Сегодня исполняется 66 лет со дня рождения Егора Гайдара. По этому поводу Андрей Колесников — член Управляющего совета Фонда — публикует эпилог своей новой книги «Пять пятилеток либеральных реформ: Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара», которая в 2022 году увидит свет в издательстве «Новое литературное обозрение».
«Последний шанс» по Гайдару… Таких шансов, которые всякий раз оценивались как последний, было немало. И всякий раз, с каждым новым шансом истончалась надежда на саму возможность реформ.
Если мы обобщим исторический опыт и примеры из современной российской истории, даже уже не истории, а фактически сегодняшнего дня, то на выходе получим несколько характерных свойств реформ, не исчезающих на протяжении не то что десятилетий, а веков.
Любой из реформаторских этапов «русского цикла» отличает несколько неизменяемых в ходе русской, советской, постсоветской истории элементов: одинаковые причины и триггеры перемен; верхушечный характер преобразований, в ряде случаев — в соответствии с запросом «снизу»; ограничители преобразований, включая сопротивление им; и, наконец, незавершенность реформ, провоцирующая все новые и новые попытки догоняющего развития России.
Очень важный момент: на определенном этапе развития — или, наоборот, стагнации или движения страны вспять реформы оказываются неизбежными.
Триггер реформ всегда один и тот же — доведение до ручки ситуации в стране, когда элите, чтобы сохранить себя, надо уже начинать что-то делать. Причем один из вариантов этого «что-то» — усиление репрессий, что, впрочем, не отменяет впоследствии возвращения к реформаторской повестке. Хотя репрессивно-застойный период может длиться и десятилетиями. Однако есть и опция выбора элитами модернизационной стратегии в целях избежать проблем для самих себя. И если в то же самое время в обществе зреет спрос на перемены, в какой-то точке это движение навстречу друг другу «верхов» и «низов» соединяется — начинается реформа.
Никколо Макиавелли писал в «Истории Флоренции»: «…Новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие… Когда предел бедствий достигнут, вразумленные им люди возвращаются к… порядку».
Запаздывание элит с реформами иной раз превращает ситуацию во взрывоопасную. Об этом, например, писал в 1813 году царю Александру I находившийся в ссылке в Перми Михаил Сперанский: «Царства земные имеют свои эпохи величия и упадка, и в каждой эпохе образ правления должен быть соразмерен той степени гражданского образования, на коем стоит государство. Каждый раз, когда образ правления отстает или предваряет сию степень, он ниспровергается с большим или меньшим потрясением. Сим вообще изъясняются политические превращения, кои в древние времена и в дни наши предлагали и изменяли порядок правлений». Поэтому, заключает Сперанский, важна «благовременность начинаний», то есть правильно выбранное время начала реформ.
Характерно, что именно Сперанскому приписывали иронично-раздраженное высказывание о реформаторском бессилии царя Александра: «Tout ce qu’il fait, il le fait à demi» («Все, что он делает, он делает наполовину»).
Начинают реформы элиты, потому что инициировать модернизацию могут только те, у кого в руках власть. Важно консолидировать политические, аппаратные, социальные группы, которым реформы выгодны, и тем самым сформировать так называемые «коалиции за модернизацию», в ядро которых, по небесспорному предположению ряда исследователей, могли бы входить «интеллектуалы, крупный бизнес, высокодоходные слои населения».
Небесспорному, потому что история последних лет показывает: реформаторский порыв этих слоев быстро исчерпывает себя и они, адаптируясь к существующей политической системе, становятся либо конформистами, либо сторонниками контрреформ.
При этом программы развития, которые готовят, поддерживают, проталкивают «коалиции за модернизацию», должны ориентироваться не на отдельные группы элит или населения, а на удовлетворение интересов всего общества. То есть речь идет о так называемом Парето-улучшении, когда улучшение состояния какой-либо группы не ведет к ухудшению состояния другой группы. Итоговыми выгодоприобретателями реформ в идеальной конструкции должны быть все.
Ответственная элита начинает преобразования и привлекает для этого контрэлиту, безответственная — закручивает гайки.
Эффективность реформ некоторые исследователи связывают с временами кризиса, началом срока работы нового правительства и сильной властью (например, ее президентской моделью). Такие механизмы работают далеко не всегда, представляется, что в этой модели недооценена роль демократии и ответственных элит, но, например, ровно в этой логике начинались радикальные реформы 1990-х годов: тогда речь шла еще и о возникновении нового государства — Российской Федерации. То есть к трем факторам добавлялся четвертый — старт с чистого листа, правда с колоссальными обременениями, оставленными страной-предшественницей — СССР.
Ограничения реформ — политические, идеологические и аппаратные — непременные спутники российских преобразований. В перестройку этими ограничениями, флажками, за которыe боялись выйти, стали границы социалистического выбора. Во времена Александра I и Михаила Сперанского такими ограничителями были крепостничество и абсолютная власть монарха. Во времена Александра II — абсолютная власть монарха уже без крепостного права. В сегодняшних российских обстоятельствах — стремление истеблишмента сохранить себя во власти, а значит, не допустить никаких преобразований.
Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов такой объективный фактор, как сопротивление реформам. Например, Михаилу Горбачеву противостоял тот тип стратегического мышления, который возобладал уже в наше время. Это тип мышления, который и привел СССР к состоянию, когда перестройку уже нельзя было не начинать. Он описывается формулой «Не надо ничего трогать», консенсус бездействия. Этот принцип не чисто брежневский, хотя Леонид Брежнев, согласно многочисленным мемуарным свидетельствам, после 1968–1969 годов являлся его адептом. И он был не первым в череде лидеров, сознательно избегавших преобразований и модернизации. Симптоматична история с императором Австрии Францем-Иосифом I. Он всячески препятствовал индустриализации страны: предвосхищая Маркса, видел в рабочих носителей революции. Когда перед императором положили план строительства железной дороги, он прямо сказал, что это приведет к революции. Сила перемен и инноваций всегда страшила правителей: в ней они видели пророщенные зерна возможной демократизации и угрозу своей власти.
Все это описано еще тем же Сперанским в 1809 году: «Какое, впрочем, противоречие: желать наук, коммерции и промышленности и не допускать самых естественных их последствий, желать, чтобы разум был свободен, а воля в цепях… чтобы народ обогащался и не пользовался бы лучшими плодами своего обогащения — свободою».
Любая русская реформа могла быть описана поговоркой: «И хочется, и колется». Отсюда еще один элемент «эффекта колеи» в способе проведения реформ — их незавершенность.
Чем дольше тянули с экономическими реформами после провалившейся попытки 1965–1968 годов, тем выше с каждым годом становилась цена возможных преобразований, тем в большей степени шоковыми они должны были оказаться. Чем дольше тянули с политическими реформами после попыток Хрущева в 1962–1964 годах подготовить проект новой Конституции СССР, тем более мощным оказался потом взрыв массового недовольства властью.
Из вечной незавершенности реформ вытекает эта российская обреченность на догоняющее развитие и в ряде случаев, в терминах Юргена Хабермаса, на «догоняющие революции», или «революции обратной перемотки», которые «наверстывают упущенное». Пример «догоняющей революции» — протесты 2011–2012 годов, когда наиболее продвинутые слои образованного городского среднего класса предъявили спрос на политические преобразования, поскольку именно архаичная элита и недореформированное государство сдерживали нормальное, общецивилизационное развитие России.
В целом эти внутренне противоречивые логику и логистику преобразований хорошо описал российский демограф Анатолий Вишневский в работе «Серп и рубль»: «Какую бы составную часть осуществленных перемен мы ни взяли, в каждом случае после короткого периода успехов модернизационные инструментальные цели вступали в непреодолимое противоречие с консервативными социальными средствами, дальнейшие прогрессивные изменения оказывались блокированными, модернизация оставалась незавершенной, заходила в тупик. В конечном счете это привело к кризису системы и потребовало ее полного реформирования».
Идеальная реформа должна быть выгодна всем. В идеале же она может поддерживаться большинством граждан, что, впрочем, не гарантирует успеха, как это произошло с поначалу гиперпопулярной горбачевской перестройкой.
Тем не менее у реформ, конечно, бывают базовые носители и основные выгодоприобретатели. Егор Гайдар в работе «Аномалии экономического роста», опубликованной в 1997 году, писал: «Объективно сегодня две крупные социальные группы больше всего заинтересованы в либеральной экономической политике, способной проложить дорогу к устойчивому рыночному развитию в России: новый средний класс, которому нужны равные правила игры, эффективная защита частной собственности, экономически не слишком обременительное государство, и интеллигенция — те, кто связан с наукой, образованием, здравоохранением, культурой, то есть отраслями, перераспределение средств в пользу которых объективно отражает экономические потребности страны. Сумеют ли они осознать свои интересы, выработать эффективную форму взаимодействия в борьбе за них, преодолеть взаимное предубеждение? От этого в определяющей мере зависит будущее России в XXI веке».
Эти упомянутые Гайдаром продвинутые социальные слои могли бы стать основой «коалиции за реформы», предъявить спрос на модернизацию. Однако возникают и сомнения в том, что в современных российских обстоятельствах «коалиции за реформы» возникают по классовому, цеховому или профессиональному признаку. Вероятно, механика этих процессов более сложная. Кроме того, в сегодняшней России в ситуации «патриотического подъема», совмещенного с экономическим кризисом и социальной апатией, нет ни предложения сверху реформ, ни четко артикулированного спроса на них снизу. Как нет и четкого целеполагания — образа желаемого будущего.
Для реализации реформ нужна политическая воля и готовность элит и лидеров отказаться ради модернизации от власти, а значит, от авторитарной модели правления. Авторитарная модернизация в постсоветской России провалилась. Успех реформаторских усилий возможен исключительно в случае демократизации политической системы России: это — необходимое условие для проведения реформ новой волны. Как, собственно, и сама демократизация должна была бы стать главной реформой. Тогда появятся и адекватные вызовам XXI века ценности, нормы и институты.
Это то, о чем настойчиво говорил и писал Егор Гайдар: «Главную нашу задачу вижу в решении стратегических проблем государства, доведении до конца рыночных реформ и построении устойчивого, динамичного, богатеющего общества западного типа».
Писал настойчиво и в то же время пылко.
Как и подобает мальчику из интеллигентной и в то же время военной семьи. Решительный — почти до фатализма. Последовательный — до последнего момента, когда еще можно делать дело. Стойкий — как тот мальчик на черно-белом фото из старого хрупкого семейного альбома времен Карибского кризиса, который он пережил с мамой и папой на Кубе, когда ему было шесть лет; мальчик, несущий свою вахту с автоматом наперевес и со смешно задранной, как у солдатика, до конца исполняющего свой долг, детской головой.
Источник: http://gaidarfund.ru/