Председатель партии БНФ Григорий Костусев находится в тюрьме уже три года. За это время его здоровье значительно ухудшилось, ему было диагностировано онкологическое заболевание. Условия содержания стали не просто суровыми, а практически невыносимыми. Подробности о политическом заключенном рассказал его зять Дмитрий Антончик.
12 апреля 2021 года Григория Костусёва задержали, обвинили в «заговоре с целью захвата государственной власти». 5 сентября 2022 года его приговорили к 10 годам колонии усиленного режима. 15 января 2024 года его решили перевести на тюремный режим – в гродненскую тюрьму №1.
Дмитрий Антончик, зять Григория Костусёва, вспоминает, что много обсуждал с Костусёвым события избирательной кампании 2020 года. Костусёв не принимал участия в той кампании – от БНФ на праймериз оппозиции шел зампредседателя партии Алексей Янукевич, и тот допускал, что партия поддержит кандидатуру сопредседателя Беларусской христианской демократии Павла Северинца.
Очереди поставить подпись за кандидатов Костусёва очень удивляли, вспоминает Антончик: для Беларуси события выборов-2020 были новым явлением. Скорее всего, полагает собеседник, Костусёв испытывал интерес и удивление, так как довольно хорошо знал общественные и политические процессы в Беларуси. А события развивались как снежный ком.
По мнению Антончика, Костусёв не верил, что таким демократическим путем, через выборы, можно победить режим Александра Лукашенко. Предчувствовал, что вся активность будет жестоко раздавлена, так как видел очевидным влияние России, которая, в случае чего, окажет поддержку Лукашенко и сделает его режим еще жестче.
Григория Костусёва задержали 12 марта 2021 года в Шклове. Его поместили в следственный изолятор по делу о «заговоре с целью захвата государственной власти». Этот «заговор», по версии силовиков, готовили с Костусевым Александр Федута, Юрий Зенкович и другие. «Доказательства» – фрагменты видеоразговоров в Zoom.
Антончик вспоминает: с Костусёвым в 2020 году часто встречался, много обсуждал события в Беларуси, но о тех разговорах в Zoom Костусёв никогда не упоминал. Но Антончик, возможно, однажды те разговоры видел: зашел в гости к Костусёву, у того на компьютере шла Zoom-конференция.
С Зенковичем ли, Федутой и другими из дела о «заговоре» тогда разговаривал Костусёв, Антончик не знает.
Из того, что показали по телевидению, Антончик не увидел доказательств «заговора» – по его мнению, обвинения прозвучали «довольно смешно». Наш собеседник убежден, что Костусёв не участвовал ни в каких «заговорах». По словам Антончика, Костусёв вообще человек не импульсивный, рассудительный, планирующий действия на много шагов вперед, воспринимает закон с большим уважением, даже если тот ему не нравится. Раз не нравится, надо менять правовым путем: Костусёв же шел и в депутаты, и в президенты.
Кстати, «заговорщик» Костусёв еще в конце 2019 года рассказывал, как передавал администрации Лукашенко план по укреплению патриотизма и беларусской национальной идентичности. А его партия в послевыборных публикациях последовательно подчеркивала, что выступает за мирный путь разрешения кризиса, за диалог и переговоры. Режим Лукашенко на это не пошел.
Зять Костусёва добавляет, что его тесть – хороший отец и дедушка, который в последнее время перед заключением очень много занимался внуками, водил на тренировки, помогал с домашними заданиями. Отъезд, несмотря на репрессии вокруг, даже не обсуждали: Костусёв сильно привязан к семье и родине, к родной деревне, где он понемногу ремонтировал родительский дом.
Еще в первый период, когда Костусёва бросили в СИЗО КГБ, «Американку», там были довольно жесткие условия, рассказывает Антончик. Человек, которого забрали из дома в легкой одежде, разве что в пиджаке, был вынужден спать на бетонном полу. Сейчас, замечает собеседник, заключенным устраивают и более жесткие условия, но на 2021 год беларусы еще не привыкли к масштабам и «качеству» репрессий, и тогда это звучало очень жестко – что человеку в таком возрасте и состоянии здоровья не дают даже матраса и одеяла.
На суд над Костусёвым не пускали независимые СМИ, только государственные беларусские и российские. Те передавали, что Костусёв сначала отказался давать показания, а потом написал «чистосердечное признание» о том, что Зенкович предлагал ему принять участие в онлайн-конференциях. Когда на суде прокурор спросил его, не оговорил ли Костусёв кого-то из обвиняемых, тот, по данным государственных СМИ, ответил: «Стремился не оговаривать, трудно вспомнить». И отметил, что пока был в СИЗО, силовики временно задерживали его дочь и зятя: «Если твою семью репрессируют, напишешь что угодно».
Антончик говорит, что не имеет много информации о том, что делали с Костусёвым. Но, скорее всего, его держали в информационном вакууме, а вся информация до него доходила только от следователей и оперативников. В том, что государственные СМИ передавали из суда, он видит странные заявления: хотя бы о том, что Костусёв рассматривал отъезд и что ему якобы предлагали жилье за границей.
Зятя действительно задерживали, но ненадолго – Антончик говорит, формально это могло и не считаться задержанием: «Поймали и увезли на обыск», через три часа все закончилось. Когда в СМИ стали писать, что он задержан, сотрудники КГБ, проводившие обыск, сказали ему: «Вас же никто не задерживает». Антончик вспоминает, как ответил, что еще не знает, куда его повезут дальше. Чего ищут, не говорили, но, замечает наш собеседник, на фоне сегодняшних репрессий силовики с ним тогда вели себя «довольно корректно и, наверное, профессионально».
Сейчас связи с Костусёвым почти нет. Письма доходят только жене и одной дочке, и то нерегулярно: бывало, месяц письма не доходили, потом приходили сразу три, подписанные разными датами (по сегодняшним меркам и это хорошо). Из полученного следует, что Костусёву письма от родственников не доходят или доходят с большой задержкой. Единственное краткосрочное свидание было сразу после суда.
Впоследствии Костусёву стали выписывать «нарушения», за которые бросали в штрафной изолятор и помещение камерного типа – сейчас это обычный метод давления на политзаключенных. Антончик сомневается, что Костусёв мог бы идти на конфликт с тюремщиками – опять же из-за уважения к законам. Поэтому для него странно, что Костусёву выписывали столько «нарушений». Но, продолжает наш собеседник, это уже «обкатанная схема», шаблон для политзаключенных.
Сейчас Костусёва перевели на тюремный режим на три года – максимум из того прессинга, который могут оказывать на политзаключенных. Зачем давить, Антончик не знает: из писем выходит, что Костусёв сам не понимает этого, требований ему не предъявляли.
За некоторое время до задержания, вспоминает Антончик, Григорий Костусёв регулярно посещал больницу, сдавал анализы, принимал лекарства. Уже было известно об определенных проблемах со здоровьем, в частности, с простатой. Было известно и об аллергии на некоторые продукты и на полынь. Про онкологическую болезнь никаких разговоров не велось. Скорее всего, ее на тот момент не было, считает наш собеседник.
К тому же, еще на свободе Костусёв имел довольно сильный варикоз на ногах, добавляет Антончик. С одним только варикозом трудно представить, как человек переносит этапирование, когда нужно и лицом в стену стоять, и на корточках сидеть.
Проблемы со здоровьем у Костусёва сразу же ухудшились в СИЗО: он перенес за решеткой инфаркт и переболел ковидом. В каждом письме Костусёв рассказывал о каких-то новых проблемах. По мнению Антончика, роль имели не только бесчеловечные условия содержания, но и то, что Костусёв оказался в стрессовой ситуации, к которой не готовился.
С обследованием на онкологию в СИЗО медлили три месяца. Антончик не знает, почему, но напоминает, что в то время был самый разгар коронавирусной инфекции – может, действительно врачи были перегружены. А может, тюремщики боялись показывать даже врачам, в каком состоянии Костусёв. Да и сам Костусёв после спрашивал, какой смысл ехать на обследования, ведь надо же проходить через тяжелое этапирование, а даже если обследование что-то выявит, за решеткой лечить не будут.
В начале апреля стало известно, что Костусёву сделали операцию, вывели катетер из мочевого пузыря. Знакомые медики говорили Антончику, что такую операцию делают, когда есть угроза, что мочевой пузырь не выдержит и просто лопнет. Но от такой операции советовали воздерживаться до последнего, так как впоследствии человек фактически остается инвалидом.
Сам Костусёв рассказывал в письмах, что в последнее время просто не мог спать, так как каждый час должен был подниматься. А он и без того был в тяжелом физическом и психологическом состоянии. Антончик допускает, что пришел тот момент, когда с медицинской помощью нельзя было тянуть, так как стоял вопрос жизни человека, поэтому Костусёву и начали оказывать помощь. И анализы крови показывали превышение определенных параметров в 2,5 раза выше нормы.
Достаточно ли сейчас делают для освобождения Костусёва в частности и политзаключенных в целом? Антончик рассуждает: можно было бы делать и больше, но даже среди родственников политзаключенных и бывших заключенных нет единой позиции о том, как добиваться освобождения.
«Например, я придерживаюсь позиции, что каждая жизнь, каждый человек гораздо выше каких-то политических амбиций, – говорит Антончик. – Я считаю, что за каждого человека нужно бороться любыми средствами. Мы уже видим, сколько политзаключенных погибло в тюрьмах. Я считаю, что этого нужно избегать любым путем».
Он признает: хоть какая-то работа ведется, но кажется, что ничего не делается, а ждут только «окна возможностей», пока время работает не на политзаключенных. Даже на уровне партии БНФ, говорит Антончик, борьба за освобождение Костусёва практически не ведется, не было акций в поддержку заключенного. Костусёву даже не нашли символического «крестного» среди европейских политиков. А было бы важно, резюмирует Антончик, хотя бы показать, что какой-то процесс идет, а про Григория Костусёва не забыли.
Пытки политзаключенного в колонии № 9
Политзаключенные в исправительной колонии № 9 в Горках подвергаются настоящим пыткам со стороны администрации ведомства. Правозащитники рассказывают о непрекращающемся давлении, издевательствах. Жалобы родных фактически не рассматриваются. А у некоторых политических заключенных, среди которых Вадим Гурман, значительно ухудшилось состояние здоровья.
После отбытия наказания в помещении камерного типа (ПКТ), где политзаключенный Вадим Гурман провел 5 месяцев, у него еще больше ухудшилось состояние здоровья. Упало зрение, начались проблемы с ногтями, выпадают зубы. Руководство колонии просто игнорирует жалобы родственников. Если не будет своевременного надзора медиков, к своим 30 годам парень может потерять зрение. Но на обращения родных тюремное руководство не реагирует. Правозащитникам также известно, что работники КГБ даже угрожали родным, чтобы те не обращались с документами и обращениями в какие-либо инстанции. Разве что после ПКТ администрация колонии позволила выслать политзаключенному бандероль с лекарствами.
К сложностям со здоровьем политзаключенных прибавляются сложности в коммуникации. Всем политзаключенным в исправительной колонии № 9 в Горках запрещается разговаривать между собой. Они все в разных отрядах и им запрещено быть рядом друг с другом. Доходит до того, что каждого политзаключенного сопровождают наблюдатели даже в туалет. Правозащитники также рассказывают, что к политзаключенным администрация тюрем не пропускает писем. Более того, их травят, пытают.
Политзаключенные не идут на сотрудничество с администрацией колонии, также они не готовы общаться с уголовниками. Отношение уголовников в этой колонии к политзаключенным примечательно. Многих здесь держат за тяжкие преступления. Известно, что найти общий язык с такими людьми бывает непросто.
Также заключенные за тяжкие уголовные преступления смеются над политическими заключенными, указывая на них, говорят: «Наши 58-ые идут». Дело в том, что в советские времена множество людей судили именно по этой статье, которая означала контрреволюционную деятельность.
Вадим Гурман возмущается, что на самом деле его задержали и осудили ни за что. Его признали виновным по ст. 342 УК («Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, или активное участие в них») и по ст. 364 УК («Насилие или угроза применения насилия в отношении сотрудника органов внутренних дел»). Вадим не признал вины по ст. 364, а на допросе рассказал, что омоновцы при задержании избивали его, пользовали слезоточивый газ и угрожали изнасилованием. В итоге судья Ольга Дубовик присудила ему 3 года и 6 месяцев тюремного заключения.
Семью Гурман хорошо знают в Молодечно. Вадим спортсмен, боксер. Всегда был очень упрямым. Силовики требовали, чтобы он согласился записать «покаянное видео». Но Вадим категорически отказался. Родные не могут убедить его. По словам знакомых политзаключенного, он просто ненавидит слово «держаться». Но на самом деле очень хочет выйти на свободу.
Вадиму 17 мая исполнилось 23 года. Он работал в фирме, производящей специальные блоки для атомной электростанции. У него была хорошая зарплата.
Кроме того, Вадим – ученик конечно тренера по боксу Сергея Асанова, который воспитал не одного мастера спорта и чемпиона. Политзаключенный завоевал звание чемпиона области по боксу. Парень мог бы строить карьеру в спорте. Причем он не только силен физически, но и образован, очень любит читать, улыбчивый.
После митинга 11 августа 2020 года в Молодечно парня жестоко избили омоновцы. Ему присудили административный арест. После освобождения парню позвонили из Следственного комитета и попросили прийти, чтобы подписать какие-то документы. Но в здании милиционеры задержали Вадима. Парня в наручниках привезли домой, где его ждали мать и девушка.
Там его невеста призналась, что беременна. Вадим в этот же момент сделал предложение Виолетте. Но пожениться они решили позже. У Виолетты и Вадима родились двое детей, близнецы Ева и Давид. Детей Вадим почти и не видел. Родные привезли дочь на свидание с ним, политзаключенный два дня провел с Евой. Расставание с дочерью было чрезвычайно тяжелым.
Многие жители города помогают теперь детям: приобретают подгузники, необходимые лекарства, поддерживают родных, вместе читают письма узника из заключения.
Журналист-расследователь Денис Ивашин из Гродно уже четыре месяца остается за решеткой в Гродненской тюрьме. Его задержали 12 марта по ст. 365 Уголовного кодекса «Вмешательство в деятельность сотрудника внутренних дел». За это время Дениса неоднократно возили на беседы в КГБ, дважды бросали в карцер. Во время последней такой отсидки у него стало плохо с сердцем. Уже второй месяц журналист не получает никаких писем.
«Мы из тех родных, кто не будет молчать»
«Сегодня я как выжатый лимон: наверное, из-за всех эмоций», – начинает рассказ Людмила, мама журналиста.
Мы встретились с ней после того, как у Дениса случился сердечный приступ. Она разговаривала с начальником врачебной службы, который рассказал о состоянии журналиста в тюрьме.
«Когда я спросила, что случилось с сыном, он начал с фразы: «Инфаркта не было». Наверное, видел, в каком я была состоянии, и прежде всего решил меня успокоить. Он рассказал, что на фоне постоянного эмоционального, психологического стресса, в котором Денис остается уже четвертый месяц только за то, что он журналист, начались изменения в работе сердца. Началось учащение и замирание ритма. Как от этого избавиться? Только исключить стресс. А как исключить стресс в этих условиях и сколько это будет еще продолжаться?» – Людмила складывает руки в замок.
Денису прописали лекарство, чтобы восстановить ритм сердца. Людмила написала заявление, чтобы сына положили на амбулаторное исследование – ответили, что необходимости в госпитализации нет, Денис под наблюдением.
«Сделать какое-то более серьезное исследование в тюрьме невозможно, у них нет даже аппарата УЗИ. Потом разговаривала с заместителем начальника по идеологической работе, спросила его: тюрьма же, мол, называется исправительным учреждением, но какая она исправительная, если она губит здоровье? Меняйте название», – рассказывает Людмила.
Денис уже дважды был в карцере. После первого раза он попросил передать лекарство от болей в сердце, витамины. Родные насторожились: зачем, что случилось? Но никакой информации так и не получили.
«Денис очень нас любит, как и мы его, и очень нас охраняет, в том числе от такой информации, которая может навредить нашему здоровью. Тогда мы толком ничего и не узнали. Лекарства и витамины купили, отнесли, но у нас ничего не приняли. Через какое-то время через адвоката узнали, что здоровье у Дениса более-менее нормальное, не жалуется», – говорит мать узника.
Через некоторое время журналист попал в карцер второй раз. В его камере – 3,5 х 2 метра – стоят две двухъярусные кровати. Денис спал на втором ярусе, освободилось место внизу – переместился туда. За это ему дали пять дней карцера. Бывалые люди говорят, что это слишком жесткое наказание за такую провинность. Во время этой второй отсидки Денису стало плохо. Пригласили медика, сделали кардиограмму. На следующий день журналиста выпустили из карцера, его осмотрел кардиолог из поликлиники, выписали лекарства – для сердца, успокоительные, витамины.
«Когда я узнала об этом… передать свое состояние сложно, это все очень больно. Начала бить тревогу, написала эмоциональный пост в «Фейсбуке», что вызвало большой резонанс. И я этому очень рада. Мы из тех родных, кто не будет молчать, а будет кричать», – взволнованно говорит Людмила.
«За издевательства и пытки всем придется отвечать»
По словам матери, сейчас на психику Дениса колоссально давят. Например, утром в камеру приходит замначальника тюрьмы, приносит лист бумаги: мол, садись, пиши признание. Вечером приходит забирать лист, а он пустой.
«В чем Денис должен признаваться? Он ни в чем не виноват. Также его регулярно возили на беседы в КГБ без адвоката. Там присутствуют люди в штатском и подполковники. Требование –признаться, взять вину на себя, сотрудничать с органами. Тогда, возможно, сократят срок. Как такое вытерпеть? Когда Дениса привозят в камеру после таких разговоров, он полчаса молча сидит и смотрит в одну точку на полу. Меня волнует вопрос, кто те люди, которые с ним беседуют. Белорусы или заклятые восточные друзья?» – задается вопросами мать журналиста.
Денис Ивашин проходит подозреваемым по делу по ст. 365 УК («Вмешательство в деятельность сотрудника органов внутренних дел»). Ему грозит до трех лет лишения свободы. Ведет дело старший следователь по особо важным делам УКГБ по Гродненской области Александр Лавренчук. В чем заставляют признаться, неизвестно. Мать волнуется, что сыну могут предъявить нечто подобное, как и медийному менеджеру Андрею Александрову: измену государству.
«Внутреннее напряжение очень сильное. Но я своего сына буду защищать всеми возможными способами», – твердым голосом говорит Людмила.
Женщина отмечает очень заметную поддержку, в том числе из-за границы. Но ей хотелось бы, чтобы было большее давление на власти Беларуси:
«Столько людей арестованы и за решеткой ни за что, в ужасных условиях, под огромным прессингом. Это издевательство и пытки, за которые, конечно, всем придется отвечать. Я убеждена: никто этого не простит».
26 мая умерла бабушка Дениса, за которой он ухаживал последний год. Людмила позвонила следователю Лавренчуку и попросила, чтобы сыну разрешили попрощаться. Тот отказал.
«На следующий день мне позвонили и сказали, что решили все же привезти Дениса попрощаться с бабушкой. Уточнили, когда, в какое время, попросили, чтобы не снимали видео и фото. Утром в день похорон, 28 мая, я перезвонила Лавренчуку и спросила, все ли в силе, будет ли Денис. Следователь возмущенно сказал, что ничего не знал: его поставили перед фактом и он до сих пор против, решили без него. Мы ждали. Я стояла возле окна, чтобы видеть въезд на кладбище, с надеждой, что все же привезут Дениса. Не привезли. В день похорон адвокат пошла к Денису с самого утра, чтобы сообщить обо всем и немного подготовить. Он был в шоке от новости, но ожидал, что его отпустят попрощаться», – говорит мать журналиста.
«Денис пишет очень трогательные письма, всегда так наплачешься, пока прочитаешь»
С 19 мая Денис не получает от родных писем. Людмила говорит, что они отправляют письма с уведомлением, есть все квитанции, что письма доставлены. Но Денис ничего не получает.
«Ежедневно проверяем почтовый ящик – пустой. Пишем письма раз в неделю, каждое письмо нумеруем и пишем под копирку. У меня целая папка переписки со следователем, прокуратурой и так далее. Надеюсь, все это пригодится в свое время. Хотела передать Денису вентилятор в камеру, когда была эта жара. Не взяли. Зная при этом, что у него проблемы со здоровьем. Такая вот «человечность», все направлено на то, чтобы унизить, сломать человека», – отмечает Людмила.
Когда женщина начинает говорить о письмах от Дениса, голос становится мягким и теплым, а на лице появляется легкая улыбка:
«Денис пишет очень трогательные письма, всегда так наплачешься, пока прочитаешь. После перечитываешь по сто раз. Он больше нас поддерживает в письмах. Советует, как все вытерпеть. Расстраивается, что не может ничем нам помочь. В каждом письме передает благодарности тем, кто нас поддерживает. Не жалуется ни на что. Пишет, что держится, занимается физической подготовкой, насколько возможно, много читает. Денис любит фантастику, недавно читал Шендеровича. Уже наверное половину тюремной библиотеки перечитал. Выписали ему газету «Новое время» – не принесли ни одного номера. Зато приносят «Звезду», «Гродненскую правду», «СБ». Но он как журналист умеет читать Между строк».
Людмила Ивашина живет за городом, ведет небольшое хозяйство, растит птиц – кур, гусей, уток. Об этом и пишет сыну в письмах:
«Пишу ему детские наивные письма, ему это нравится, это его немного расслабляет. Прошу, чтобы побольше занимался физическими упражнениями, берег глаза и не так много читал, психологически готовил себя к происходящему. Пишем самые добрые письма. Дай бог, они все сохранятся. У Дениса есть мечта написать книгу о своей семье. Он изучал нашу родословную, лет на 300 вглубь пошел. И это настолько интересно! И, возможно, наша нынешняя переписка также войдет в эту книгу».
«Работа Дениса нужна стране»
Отец Дениса – украинец, родом из Днепра, работал на «Азоте» инженером, его уже давно нет в живых. Мать журналиста работала в детском саду. Денис воспитывался в очень спокойной интеллигентной семье.
«Он очень честный человек, лучше промолчит, но никогда не соврет. Его бабушка, Раиса Борисовна, моя мама, учила его быть всегда честным. А моя бабушка Василиса всегда говорила: врать никогда нельзя, любая ложь вылезет через 30-40 дней. И это мне, маленькой девочке, так въелось в память», – вспоминает Людмила.
У журналиста есть старший брат Николай, он живет во Франции, работает в крупном колледже заведующим хозяйством. Каждый день звонит: спрашивает, как Денис, какие новости.
«Денис с трех лет начал читать все подряд. Пока я вела его в садик, он столько историй придумывал и рассказывал, так интересно фантазировал! Из листочков мультики вырезал и склеивал. Наверное, поэтому до сих пор любит фантастику. Когда учился в школе, я никогда не проверяла его домашних заданий, настолько ответственно и самостоятельно он ко всему подходил. Эта черта сохранилась и во взрослой жизни», – отмечает мать политического узника.
В юности Денис был в «Молодом фронте». В 1990-е происходило много интересных акций, тогда и зародились национальные ценности у Дениса и много других белорусов.
«В то время там были белорусы – настоящие глыбы: Зенон Позняк, Михаил Ткачев, Микола Маркевич. Чудесные люди, гордость Беларуси! И в них была сила, они могли что-то делать. Денис ходил на мероприятия и заседания, они ездили по памятным местам, вкладывали венки и цветы», – вспоминает Людмила.
У Дениса экономическое образование, но посвятил свою жизнь он журналистике. Первые свои работы написал о событиях в Сирии: собирал, систематизировал, анализировал информацию из открытых источников. Материалы вызвали любопытство, тогда про Дениса впервые услышали. В 2014 году он поехал на Майдан: не мог равнодушно смотреть на происходящее в Украине. Пробыл там недолго, но успел познакомиться с командой «Информнапалма», которая занимается расследованиями. Сначала переводил их работы, а потом углубился, изучил дело и начал делать свои расследования.
«У него это очень хорошо и легко получается, внутри сидел этот аналитический талант. И главное, ему это нравилось. Надеюсь, будет еще долго нравиться, он напишет еще много расследований, будет приносить пользу своей работой», – с гордостью говорит Людмила.
Денис использует не просто белорусский язык, а тарашкевицу. Он очень усидчивый, если что-то задумал – сделает.
«Это качество полезно в расследованиях: он находит, сопоставляет и анализирует огромный объем информации. Работа Дениса нужна стране! Когда он обличал «казачков» и агентов «русского мира» в Беларуси – это же важно для национальной безопасности. Денис делал работу наших органов, вскрывал эти все факты», – убеждена мать журналиста.
«Он говорил: я не могу молчать»
Мать всегда беспокоилась за сына, они не раз обсуждали, что случиться может что угодно:
«Накануне его задержания, дня за два, мы с ним именно об этом разговаривали. Я говорила Денису: они могут сломать судьбу, сделать много неприятностей. Он мне ответил: «Мама, я все понимаю, я ко всему готов. Я знаю, что так может произойти, но я не буду молчать. Я не могу молчать. Я должен доносить людям правду». И через несколько дней соседка мне сообщает: Дениса забрали. Что я почувствовала в тот момент? Сердце чаще забилось. Шок. Не знаю, как это назвать. Голова соображает, но сердцу сказать «успокойся» невозможно. Идет такой разнобой головы и сердца… Через несколько часов приехали с обыском к нам за город».
Денису многие советовали уехать из страны, но он и слушать не хотел. Говорил, что это его страна и он будет здесь жить, что бы ни случилось. Мать подчеркивает: Денис – большой патриот Беларуси. С семьей они практически в каждые выходные ездили в разные уголки страны, Денис готовился и устраивал родным экскурсии.
«После задержания сына мы сразу собрались и начали думать, что делать, обозначили планы. Первый шаг, второй, третий. Даже не представало такого вопроса, чтобы бояться. Мы не из трусов. Я буду бороться за своего сына до конца. Делаем что можем. Кричим, топаем, стучимся во все двери. Но, думаю, если бы не было поддержки, то и меня не было бы. Я уже не говорю, как работает мое сердце. Но я должна дождаться Дениса», – говорит Людмила.
Главная опора для матери сегодня – жена журналиста Ольга:
«Оля и Денис очень похожи. Оля такая же честная, в чем-то упорная, настойчивая. Они оба прекрасно разговаривают по-белорусски. За ними очень интересно наблюдать, особенно когда они начинают ворковать, когда вместе поют песни, разговаривают, спорят. Это все так красиво! Они как одно целое. Я Олю очень люблю. Она столько делает для Дениса. Она умница, много о нем пишет, практически взяла на себя его работу, стала журналисткой. Мы сейчас практически все время вместе. С ней мы можем поговорить на любые темы, разделить на двух эту общую боль».
32-летний минчанин Артем Анищук отбывает наказание в Могилевской исправительной колонии № 15. Его приговорили к двум годам заключения за повреждение автомобиля жены милиционера. В начале июня Артем заявил, что его пытают. Чтобы это остановить, минчанин проглотил металлические предметы. Через неделю после заявления о пытках к Артему не пустили адвоката, а врач колонии говорит, что у заключенного все хорошо. «Белсат» пообщался с женой политического узника Ольгой. Женщина не верит успокаиваниям со стороны администрации колонии и очень боится за мужа.
Так пытали, что у них электрошокеры разрядились
Артема Анищука задержали вместе с компанией еще четверых минчан в ночь на 29 сентября 2020 года после того, как они повредили автомобиль жены заместителя начальника отдела организации оперативно-режимной работы в исправительной колонии, ЛТП Департамента исполнения наказания МВД Александра Гейца. Мужчины прокололи шины, залили монтажной пеной дверные проемы автомобиля, нанесли полоски красной краской.
Задерживали минчан жестко, с участием вооруженных сотрудников ГУБОПиК и СОБР.
– Артему выкручивали суставы, угрожали изнасиловать дубинкой, повесить на дереве, били электрошокером – в область паха, повсюду. Так пытали, что у них электрошокеры разрядились, – рассказывает о задержании Ольга, жена Артема. – Артем позже рассказал, что ему становились на голову и втаптывали в асфальт, рассекли бровь.
Заявление об избиении Анищука тогда писать не стал: надеялся, что, если не афишировать, это поможет смягчить приговор.
Артем в тот вечер должен был быть на работе: мужчина работал в группе оперативного реагирования в метрополитене, учил работников делать проверки на станциях. Но с работы позвонили его сестре и сказали, что он не вышел. Телефон Артема был недоступен.
– Я стала звонить во все больницы, на горячие линии МВД, нигде не могла его найти, – вспоминает Ольга.
Неизвестные назвались жэсовцами и ломали дверь топором
После тщетных попыток узнать, где муж, женщина написала заявление об его пропаже.
– Только после этого мне позвонил сотрудник Следственного комитета и сообщил, что Артема задержали и подозревают в уголовном преступлении, – рассказывает минчанка. – Я тогда пошла домой с работы раньше, как только пришла, позвонила в милицию, так как меня предупредили, что по моему заявлению еще должны ко мне домой прийти. И буквально через пять минут кто-то стал стучаться в дверь. Говорили, чтобы открывала, что они из ЖЭСа. Показали какое-то удостоверение, но я в нем ничего не успела рассмотреть. Я видела троих людей в масках, в кепках, которые выглядели как тихари, и понимала, что это не жэсовцы.
Ольга сказала незваным гостям, что скоро должна приехать милиция, и тогда она откроет. «Жэсовцы» не стали ждать и начали выбивать двери.
– Один из них пошел за топором, и они стали мне ломать дверь, – вспоминает Ольга. – Я звонила знакомым, друзьям, всем, кому могла, они звонили в милицию, вызвали на мой адрес, сама еще раз звонила в милицию.
Когда приехала милиция, дверь уже выломали. В квартиру забежали сотрудники в шлемах, с автоматами.
– Со мной никто не разговаривал, обзывали с…кой, ничего не объясняли, только показали постановление на обыск, – говорит женщина. – Привели свидетелей-местных алкоголиков. Около часа все обыскивали, забрали телефоны. На вопросы, кто мне сейчас поставит дверь, ответили, что нужно было открывать сразу.
«Я чувствовала, что что-то не то происходит»
Артем Анищук провел два месяца в СИЗО на Володарке, потом его перевели в следственную тюрьму в Жодино. Пока мужчина был на Володарке, его уволили. По словам Ольги, в СИЗО к мужу приходил начальник и дал подписать заявление на увольнение. Женщина недоумевает, как он мог так просто попасть к Артему, если даже родным не давали свидания.
В конце ноября Артема перевели в следственную тюрьму в Жодино, где он пробыл пять месяцев.
– В СИЗО бывало по-разному, и в Жодино условия были хуже, чем на Володарке, – говорит Ольга. – Но нигде не было такого, как сейчас в колонии, что нет писем, не пускают адвоката. О пытках, избиениях и речи не было. Семь месяцев человек сидел в изоляторах, и все было спокойно, никто к нему не имел претензий. А в колонии сразу повесили восемь нарушений. Это не поддается никакому логическому объяснению.
3 февраля суд Минского района наказал Артема Онищука двумя годами колонии в условиях общего режима по ч. 2 ст. 339 Уголовного кодекса («Хулиганство»). В колонию мужчину этапировали 17 апреля.
Накануне, 13 апреля, Ольге дали свидание с мужем:
– Мы тогда договорились, что если после этапа от Артема не будет никаких новостей, то я отправлю к нему адвоката. И действительно долго не было писем. Я чувствовала, что что-то не то происходит, интуитивно понимала.
В колонии предложили на выбор дополнительную уголовную статью
Адвокат пытался попасть к Онищуку четыре раза – его не пускали. Тогда Ольга сама поехала в Могилев вместе с защитником.
Начальник колонии якобы не мог пустить адвоката к Артему, так как заключенный не писал соответствующего заявления. Поскольку у Ольги была доверенность от мужа на право подписи документов от его имени, она сама написала тогда заявление начальнику о допуске адвоката:
– Ответ был – нет. Спрашиваю, почему нет. Просто нет. Но мне все понятно, не пускали, потому что пытали – и морально, и физически.
Адвокат сумел попасть к политическому заключенному 8 июня. Тогда Артем заявил, что ему мешали написать заявление, забирали бумагу, ручки, личные вещи, из денежных средств позволяли распоряжаться только 29 рублями, заставляли под диктовку писать родственникам письма, что все якобы хорошо, угрожали расправой с семьей. Предложили выбрать себе дополнительную статью – нападение на сотрудника колонии или нарушение режима. Артем, по словам Ольги «выбрал» нарушение режима, ст. 411 Уголовного кодекса, которая предусматривает еще до года заключения в дополнение к сроку за хулиганство.
– Я не могла поверить, что это может быть. Какое нарушение режима, если он и на зоне еще не был, в карантине только! Да и он сам по себе скромный, никому не хамит, не ругается, – говорит Ольга. – А следователь мне объяснил: оказывается, Артем дважды отказался убираться. Но разве за это должна быть уголовная статья?
«Я боюсь того, что может случиться с моим мужем в колонии»
Чтобы остановить издевательства, мужчина проглотил металлические предметы. Генеральная прокуратура потом заявила: «Во время личного разговора с прокурорским работником Артем Анищук не высказывал жалоб на состояние здоровья. На вопрос о причинах проглатывания инородного предмета пояснил, что просто хотел попасть в медицинскую часть».
Ольга Анищук не знает, когда точно ее муж проглотил металлические предметы, но считает, что это было в конце мая: с 16 по 26 мая он был в ШИЗО, а перед тем писал письмо, что «у него все хорошо, его не сломали».
– Через неделю после того письма – опять письмо, в котором он просит, чтобы я ничего не публиковала, не оглашала, – говорит Ольга. – Но я знаю, как пишет мой муж. Это не его слова, это он писал под диктовку.
Артем жаловался адвокату на проблемы со здоровьем.
– Из прокуратуры пришла отписка, что это неправда, что у него все хорошо, но я не верю, – говорит жена узника. — Как минимум я знаю, что у него проблема с зубами, какая-то аллергия началась. Но, думаю, там и более серьезные проблемы. В письме он просил узнать, что такое инсулинорезистентность.
В каком состоянии Артем после того, как проглотил металлические предметы, Ольга не знает. Мужчину тогда возили на томографию, но якобы ничего серьезного не обнаружили.
– Но муж никогда не жалуется, поэтому я боюсь, что все может быть плохо, – говорит женщина. – Я боюсь того, что может случиться. На фоне всех этих новостей.
«Я горжусь, что муж не остался в стороне»
Ольга уверена, что все, что сейчас происходит с Артемом, – это личная месть Александра Гейца, мужа хозяйки поврежденного автомобиля, который дружит с начальником колонии № 15.
– Гейц получил выплату через страховку, мы оплатили три тысячи моральной компенсации и еще тысячу за колеса, – говорит Ольга. – Я не понимаю, почему он никак не успокоится.
По словам Ольги, Артем пошел на этот поступок, повредил машину, так как хотел выразить свою позицию, свой протест против ситуации, что нельзя так относиться к людям, как это делают власти, пытать их:
– Возможно, это и не совсем правильно, но я не осуждаю его, это его выбор, его решение. Я горжусь, что он не остался в стороне, не стал отсиживаться, ждать, пока другие сделают. Он был на хорошей должности, но не мог спокойно смотреть, как над людьми издеваются, убивают их. Мы были слишком шокированы тем, что увидели 9-11 августа. Мы не понимали, зачем было так бить мирных людей и почему люди не могли выйти и сказать свое мнение, сказать: «Вы нам солгали». А нам тогда солгали, и если бы не эта ложь, то не было бы всего этого.
Артема лишили свиданий до 21 августа. 15 июня к нему снова не пустили адвоката, хотя и было разрешение от следователя. Снова работники колонии сослались на то, что Артем не писал ходатайство об свидании с защитником.
– Но дело в том, что неделю назад, когда адвокат был у Артема, они договорились о встрече через неделю. Из чего я делаю вывод, что мужу снова мешают, – говорит Ольга.
Какие металлические предметы проглотил политический заключенный – врачебная тайна
15 июня Ольга ездила в Могилев вместе с адвокатом, хотела узнать о состоянии здоровья мужа, требовала, чтобы вызвали доктора колонии.
– Я простояла полтора часа на жаре, у меня поднялась температура. Никто так и не вышел, – рассказывает Ольга. – Потом появилась одна из сотрудниц и сказала, что я должна написать письменное заявление. Я решила написать жалобу в книге замечаний и предложений, только тогда ко мне вышел замначальника и позвал доктора. Мне так и не сказали, какие металлические предметы проглотил Артем, сославшись на врачебную тайну, но заявили, что Артем ни на что не жалуется и у него все хорошо. Но я этому не верю. Мы поехали с адвокатом в прокуратуру и снова написали жалобу.
Напишите Артему письмо
20 июня у Артема день рождения, ему исполнится 33 года. Ольга очень просит поддержать мужа письмами:
– Я бы хотела, чтобы в свой день рождения Артем чувствовал поддержку людей, чтобы ему писали, рассказывали, что происходит в мире. Ведь он в вакууме, у него нет там никаких новостей. Я пыталась подписать его на газеты, журналы, но мне возвращали чеки: мол, он сам должен подписываться. Поэтому единственное, что там помогает, – это письма.
Ольга считает, что сейчас всем белорусам, чтобы добиться освобождения политических заключенных и изменения ситуации, нужно объединяться, не стоять в стороне:
– И прежде всего надо думать о тех, кто сейчас в тюрьмах, им нужна поддержка, их семьям. Ведь мы сидим вместе с ними, мы переживаем все то же, и нам тоже совсем несладко. Мы знаем, что там может быть. Нам нужно держаться и не опускать рук, мы все сможем. Ради них. У меня тоже бывает, что, кажется, все. Но, когда я вспоминаю, что там за нашу свободу сидят люди, у меня появляются силы бороться.
Даниил Богнат в августе 2020 года отучился на тракториста и начал работать по распределению, после которого мечтал стать дальнобойщиком. В послевыборный вечер молодой человек из любопытства пошел посмотреть, что происходит в городе. Как рассказала мать парня Юлия Богнат, он просто снимал на телефон, что видел, и не собирался ввязываться в конфликты. Но стал одним из фигурантов «пинского дела». Суд приговорил Даниила к шести годам в колонии усиленного режима. Белорусские правозащитники признали его политическим заключенным. «Белсат» поговорил с Юлией Богнат после ее свидания с сыном в СИЗО Бреста.
«Мама, не волнуйся, если надо – отсижу все»
– У меня душа успокоилась после нашей встречи, – первое, что говорит Юлия Богнат. – Я много читала о разных издевательствах в изоляторах и была вся на нервах, очень боялась. К счастью, все оказалось не так страшно.
Пинчанка отмечает, что сын изменился за время заключения. Когда Даниил вошел в комнату для свиданий, мать сразу бросилась в глаза, что он повзрослел, возмужал, даже вес набрал:
– Он еще ребенком был, когда его задержали, тогда еще 18 лет ему было, а тут аж удивилась, мужчиной уже стал. Даник лучше выглядит, чем в Барановичах. Он тогда очень переживал, я даже морщины разглядела у него на лбу во время свидания осенью. А сейчас был в хорошем настроении, улыбался, говорил, чтобы не волновалось, что этот приговор – всего лишь цифры, и вряд ли он на самом деле столько там пробудет, но если надо – отсидит все.
Ни мать, ни сын не ожидали заключения на шесть лет. Следили за судами по делу беспорядков в Бресте и надеялись, что и участникам «пинского дела» будут давать 3-4 года. Юлия Богнат не понимает, почему к пинчанам суд отнесся с такой жестокостью.
Даниил Богнат вместе с адвокатом подал апелляцию. Ждать рассмотрения жалобы его оставляют в Брестском СИЗО. Юлия успокоилась, когда сын рассказал, что условия в изоляторе приемлемые, отношение со стороны персонала тоже. По словам юноши, в Бресте хорошая еда, много мяса, чего нельзя сказать о меню в изоляторах в Барановичах и Пинске. Днем можно прилечь на кровать, чего не разрешали в Барановичах. Но в Бресте хуже с корреспонденцией. От близких письмо может идти неделю, от друзей вообще почти не передают.
«Снимал, потому что было интересно: не каждый день у нас такое происходит»
Даниила Богната обвинили в участии в массовых беспорядках вечером 9 августа возле горисполкома Пинска, где люди собрались, чтобы дождаться оглашения результатов голосования. Якобы он раз бросил в милиционеров камень, а раз – рыльце от бутылки и еще какой-то неопределенный предмет. На суде парень полностью отрицал эти действия, говорил, что он только снимал на телефон. По словам матери политического заключенного, на видеозаписи, демонстрируемой на одном из заседаний, видно только, что Даниил снимает на телефон.
Молодой человек выразил на суде сожаление, что пошел в тот вечер к исполкому.
– Но почему ему было и не пойти? – спрашивает мать. – Во-первых, власти сами пригласили людей к исполкому за результатами. Во-вторых, как Даник сказал в суде, молодежи было интересно посмотреть: не каждый день у нас что-то такое происходит.
Целенаправленно в политике Даниил не принимал участия. Даже проголосовать не успел в прошлом году: был занят другими делами.
– Он тогда пришел поздно вечером, сказал, что ходил, снимал, была милиция со щитами, – вспоминает Юлия. – Я ему сказала, чтобы больше туда не ходил, и к этой теме мы не возвращались.
«Мама, вы не заберете сына, он по уголовной статье»
10 августа Даниил пошел на работу, потом погулять. Мать не волновалась, когда сын поздно вечером не вернулся домой, потому что он уже совершеннолетний, и бывало, что задерживался. Женщина, как обычно, приготовила сыну ссобойку на работу и пошла спать:
– Я так всегда делала, а Даник, если приходил поздно, не будил меня, утром вставал, брал свой обед и шел на работу. Но 11 августа я встала и смотрю – контейнеры для Даника на месте, и рюкзак, который он на работу берет, дома. У меня началась паника.
Женщина стала звонить на номер 102. Там ей сказали, что Даниил Богнат у них, задержан.
архива
– Я тогда говорю, что сейчас приеду, заберу ребенка, – рассказывает о тех августовских днях Юлия. – А мне говорят: «Мама, вы не понимаете, вы не заберете его, он по уголовной статье. Подождите трое суток: или отпустят, или этапируют в Барановичи».
Через трое суток Даниила увезли в СИЗО в Барановичи. Еще через месяц мать добилась свидания с сыном, и тогда узнала об обстоятельствах задержания:
– Они втроем с друзьями гуляли, когда рядом остановилась машина. Из нее вышли люди в штатском и сказали добровольно пройти с ними, если они не хотят, чтобы им на глазах у всех заламывали руки. Даник сдержанно сказал мне, что его только пару раз по спине ударили.
«Наступали на голову, били, вели в подвал и снова били»
Подробнее об аресте женщине рассказал друг Даниила, которого тогда отпустили:
– Говорил, что в отделении милиции их положили на пол, и каждый из сотрудников, кто проходил мимо, бил ногами. Потом в кабинете снова положили на пол и снова били ногами. Наступали им на виски, чтобы не могли повернуть или поднять головы. Потом вроде бы хотели отпустить, но зашел какой-то сотрудник, который узнал Даника и его друга Олега и сказал: «А, эти футбольные фанаты, задержать их». Третьего друга отпустили. Даника с Олегом повели в подвал, пока вели – били по спине. Даник на свидании сказал, что еще долго болело потом.
Очень тяжело Юлия пережила суд. Ее сильно возмутило, что на заседания пускали только по двое родственников на каждого обвиняемого. На входе заставляли полностью выключить телефон, обыскивали, в зале показывали, на какую скамейку садиться.
– Подсудимых конвоиры закрывали спинами, только чтобы мы не увидели, не имели возможности подмигнуть или помахать рукой, каким-то словом перекинуться, – рассказывает мать Даниила. – Уже во время заседания конвоиры садились, тогда можно было хоть посмотреть друг на друга. А когда я уходила после приговора, все же сумела, несмотря на запрет, сказать Данику: «Сынок, я тебя люблю, ты у меня сильный, я тобою горжусь».
Во время судебных заседаний Юлию Богнат интересовало, где и как питаются заключенные, когда суд прерывают на обед. Конвоиры уверяли, что обвиняемых везут в СИЗО, и там они питаются как обычно. Даниил во время встречи рассказал другое.
– Я узнала от сына, что их в позе ласточки, руки за спиной, голова ниже колен, в наручниках, вели в подвал там же, в суде, – пересказывает мать рассказ сына. – Наручники снимали, когда на стол ставили тарелку с едой, и, как только человек кончал есть, его снова заковывали. Даник и еще несколько человек вовсе отказались есть в таких условиях, мол, мы не собаки какие-то, чтобы так обедать.
«Думает теперь не о путешествиях, а в какую колонию попадет»
Даниил Богнат всегда был обычным белорусским парнем: спокойный, рассудительный, послушный в детстве.
– Он никогда не повышал голоса, я не видела его злым, – говорит мама заключенного. – У нас очень доверительные отношения. Он всегда всем делился, даже когда с девушкой начал встречаться, рассказывал, советовался со мною. Не жаловался, что что-то плохо, чтобы меня не волновать. Общительный, у него много друзей. Они на суд приходили и ждали под дверью, потому что в зал не пускали.
Вместе с Олегом Рубцом, одним из лучших друзей, увлекался футболом, ребята – фанаты команды «Волна».
– Они были с головой в этом, – рассказывает Юлия. – Не пропустили в прошлом сезоне ни одной игры в Пинске, а также выездных, получили какую-то отметку, «золотое», как Даник называл. Говорил, что это круто.
Даниил и Олег вместе отучились на трактористов, вместе начали работу по распределению с 1 августа. Даниил грустил, что так и не успел сам на тракторе поездить.
Друзья мечтали стать дальнобойщиками и странствовать по миру.
– А теперь Даник думает не о дорогах Европы, а о том, в какую колонию он попадет, как там будет, – говорит Юлия Богнат. – Рассказывал, что многих сокамерников, с которыми подружился, направили в Ивацевичи, поэтому тоже туда хочет, чтобы был уже хоть кто-то знакомый.
«Невероятно жаль этих лет, расцвета жизни»
Даниил Богнат – из многодетной семьи: у него две младшие сестры – 16-летняя Анастасия и 5-летняя Вика – и брат, 9-летний Максим. Родным очень не хватает Даника дома. Младшие дети скучают, очень радуются, когда приходят письма, спрашивают, когда брат вернется.
– Он во всем помогал, когда ремонт делали – особенно: советовались с ним обо всем, думали, как лучше сделать, – говорит мама. – А теперь иногда сядешь, переберешь его вещи…
Наша собеседница на несколько секунд замолкает. А потом рассказывает, какой стала жизнь с утра 11 августа:
– Много времени уходит на сбор передач, чтобы купить, выбрать то, что ему там нужно, чтобы отвезти. Два раза в неделю езжу, раньше в Барановичи, сейчас в Брест. Списываемся и встречаемся с родными других фигурантов «пинского дела». Из-за нервов пошатнулось здоровье за это время. Всегда страдала от мигреней, теперь они обострились. Сильно переживала на судах. Сколько я таблеток выпила, чтобы успокоиться, не подсчитать.
Мать волнуется, как колония может повлиять на сына: все-таки люди разные, а законы жизни там жесткие.
– Я говорила Данику об этих своих переживаниях, он меня уверял в ответ: «Мама, каким я есть, таким я и буду, и буду придерживаться своего мнения, другого мне не навяжешь». Он такой спокойный, а мне неимоверно жаль этих его лет, расцвета жизни, что пройдет в неволе. И причем ни за что, пусть бы там действительно какое преступление было, а так – ни за что, просто так парня за решетку бросили.
«Я разочарована в своей стране»
Пинчанка надеется, что ни Даниил, ни другие политические заключенные не будут сидеть определенных им сроков. А когда парень выйдет на свободу, хочет вместе с детьми уехать из Беларуси:
– Я разочарована в своей стране. Здесь нет будущего при таких условиях, как сейчас, особенно для молодежи. Даник со мною согласен.
Женщина говорит, что сейчас совершенно не верит властям Беларуси, милиции, не ждет от них правды и справедливости. Юлия никогда не голосовала за Лукашенко, но до августа-2020 милицию уважала. Даже когда сына задержали, до последнего верила, что милиция и суд разберутся и отпустят невиновного человека:
– Хотя мне все вокруг говорили, что будет, как выше решили, но я не хотела верить и сына настраивала, что нет же никаких доказательств, что во всем разберутся. А теперь не верю никому. У нас осталась одна власть – милиция и главнокомандующий Лукашенко. И они как хотят, так и делают.
По словам Юлии, нам всем нужно что-то делать, чтобы добиться освобождения невиновных, но что, она не знает:
– Раньше я думала, что митинги помогут, столько людей выходило… Но наверное стоило не расходиться, а стоять до последнего. Но люди испугались. Что делать сейчас, я не знаю… Только надеяться на лучшее.
«Кому вообще нужна правда? Наверное, только родителям»» Мать политзаключенного Дениса Чикалева увиделась с сыном
Прошло более пяти месяцев заключения сына Аллы Чикалевой, когда им разрешили свидание. Женщина приехала на поезде Гомель – Минск, попала в угрюмые стены Володарки и села ждать. К встрече она готовилась не один день: говорила, что от одной мысли об этом на глазах выступали слезы. Чуть не заплакала Алла и когда перед ней сел какой-то человек, и она не сразу узнала в нем сына.
Вскоре после 10 августа стала появляться информация о жестокости силовиков в отношении задержанных в послевыборные дни, и Окрестина превратилась в общее название. Несколько дней для Аллы Чикалевой стали адом: «Я не знала, что с Денисом, и спросить, что с ним и как, попросту не было у кого. Вся на нервах, я только надеялась, что все обойдется. Я была в шоке: неужели в нашей стране может такое происходить? Мне это казалось чем-то невероятным, я не могла читать новостей, даже когда они касались чужих людей, так как думала о сыне и у меня сразу текли слезы».
Но поскольку Денис находился в статусе подозреваемого, ему дали адвоката – после допроса та позвонила матери и сказала, что парень сидел напротив нее, с ним все в порядке. «Мне пришлось ей просто поверить». Вскоре Дениса перевели в СИЗО на Володарского, предъявили обвинение и оставили под стражей на два месяца. Но у матери с сыном по крайней мере началась переписка.
На государственном телевидении тем временем вышел сюжет, где показали вроде бы переписку Дениса, в которой он кому-то говорит, что «хочет помочь в день выборов» и «готов быть в первых рядах». Показали задержание и вещи из рюкзака. «Я смотрела и вообще не понимала, что смотрю, у меня была истерика: они так это преподнесли, наложили такую музыку, будто показывают террориста или убийцу-рецидивиста, за которым гонялись годами и наконец схватили. Потом я успокоилась и поняла, что там ничего толком и нет. Я с самого начала знаю: Денис не сделал ничего такого, за что его могут вот так наказывать. Столько времени он провел в неволе ни за что».
Денис у Аллы единственный сын. Последние годы он живет в Минске, занимается прокладыванием интернет-сетей, ездит на велосипеде, помогает в организации фестивалей, прыгает с веревкой. «Он никогда не сидит на месте и не лежит на диване – он всегда где-то. Как ни позвонишь, он куда-то едет, куда-то бежит и кого-то выручает. На протестах 9 августа он помогал раненым: когда видел, что кому-то нужна помощь, вызвал скорую, и к ее приезду был рядом. Последнего парня даже сопровождал в больницу и уехал, только когда убедился, что медики позвонили родственникам раненого. Он рассказывал, что лично положил в скорую четыре человека. Денис очень подвижный, поэтому оставаться в заключении, думаю, ему сложно».
Сначала Алла еще надеялась, что со дня на день сына отпустят, но срок содержания под стражей все продолжали. Думать о суде ей с каждым днем все страшнее: «Если арест продолжали, меня это даже успокаивало, потому что из-за того, как в наше время проводятся суды, мне от одного слова «суд» становится страшно».
За эти месяцы Алла Чикалева перезнакомилась с друзьями и приятелями сына, они приезжали к ней даже из других городов, чтобы поддержать и предложить помощь. «Я не ожидала такой поддержки, не ожидала, что у Дениса столько друзей, что все так дружно откликнутся. Я много хорошего о нем узнала».
Согласно письмам, настроение у парня «ровное, позитивное», однажды только проскочила некоторая подавленность. Алла приходит с работы, кладет перед собой очередное письмо сына, сначала отвечает на вопросы, потом добавляет что-то еще и отправляет. Либо не ждет, а пишет первой, обязательно так, чтобы не дать повода ему переживать и волноваться. «Он говорил: «Письма для меня – это все». Думаю, там для любого человека письма – это все, они ими живут».
Алла Чикалева считает себя сильным человеком и говорит, что ради сына выдержит все. В эти дни ей помогает работа и друзья, а если что-то «наступает», то вечерами. «Если у тебя сын – политзаключенный, в первую очередь нужна выдержка. А все остальное – адвокаты, передачи и посылки – вторично. Я как-то держусь, но когда нервы сдают, могу и слезу пустить, даю волю эмоциям, тогда делается легче. У меня есть близкая подруга: с ней можно всем поделиться, она поймет и поддержит. Если у меня где-то что-то не так, я не обращаю на это внимания, мне важно прежде всего, чтобы все хорошо было у моего сына«.
Сейчас у Дениса новая камера. Вместо шести – в ней двенадцать человек, даже физкультурой заниматься тесно. Тем не менее энергичность парня должна как-то проявляться. В СИЗО он стал рисовать, делать оригами, стричь сокамерников и учить их физическим упражнениям. Матери Денис прислал рисунок кота, раскрашенного цветными карандашами. «Он говорил, цветные карандаши – бонус новой камеры». В передаче Алла складывает сыну любимые желейные конфеты, заварное печенье и зефир, старается снабжать его фруктами и мясными изделиями, но сам он у матери ничего не просит, а наоборот говорит, что у него все есть.
Недавно вместо ч. 2 293 ст. Денису предъявили обвинение по ч. 1 ст. 342: «Организация групповых действий, грубо нарушающих общественный порядок». Это грозит штрафом либо ограничением или лишением свободы на срок до трех лет. «Когда я об этом узнала, не могла не радоваться – это обвинение легче. Но все равно несправедливо. В нашей стране не действуют законы, особенно с некоторого времени, а искать выход, когда нигде ничего не работает, очень сложно. Где искать правду и кому она вообще нужна? Наверное, только родителям она и нужна. Я не понимаю, за что моего сына там держат, что руководит правоохранительными органами, какие у них мотивы, чтобы все это делать».
С самого начала заключения сына Алле обещали свидание, если следствие будет подходить к завершению. «Раньше в этом «не видели необходимости», хотя не знаю, что бы это изменило». Первая за почти полгода встреча состоялась 20 января, длилась около часа и, конечно, огорчила и разволновала женщину.
«Сначала я Дениса даже не узнала. Когда он сел, и я на него посмотрела, удивилась: »О, это же не кто-то, а Денис«. Он изменился с лица, был такой задумчивый и серьезный, мне показалось, что похудел. От пребывания в этих помещениях – какой там воздух – наверное, любой человек изменится. Я думала, что он будет говорить, а я только слушать, но получилось наоборот. Я предложила: «Может, ты что-то расскажи«. Он ответил: «Мне особо нечего рассказывать, здесь ничего не происходит». Но Денис взбодрился, когда говорил о своей кошке, – когда-то он подобрал ее на улице, теперь она у друзей. Воспоминания о кошке подняли Денису настроение, мы даже посмеялись».
Алла подумала, что нужно где-нибудь на виду разместить тот разноцветный рисунок кота. Она говорит, что, может, это дается и непросто, но ее сын со всем справляется. «Говорят, чудеса случаются. Может быть, случится и с нами. Но я на чудо не надеюсь, чтобы потом не было разочарования. Денис писал мне, что надеется на лучшее, но готовится к худшему. Так и я».
Дата: 10.06.2024
Журналист проекта «News-Opposition», Елена Стром